Юозас Будрайтис: "Больше всего мне нравится нюхать черный литовский хлеб"

Он много лет живет в Москве, занимает важный пост советника по культуре Посольства Литвы в России. Дело это пришлось ему по вкусу. Будрайтису нравится встречаться с самыми разными людьми, не актерами. 6 октября ему исполнится 68 лет. И накануне дня рождения в столице открылись сразу две выставки этого замечательного актера, культурного деятеля и атташе. На первой представлены его фотографии, на второй — особенно уникальной — картины и графика. Наводя дипломатические мосты между Литвой и Россией, Будрайтис не стесняется подавать положительный пример политикам. Если его фотографии довольно хорошо известны и уже показывались, то куда как интереснее увидеть его опыты художника. И здесь зрителей и критиков ожидают два приятных открытия.

Во-первых, уровень мастерства. Будрайтис виртуозно владеет офортом, акварелью, техникой коллажа. Вторая приятная черта Будрайтиса-художника — его непретенциозность, интеллигентность в европейском смысле слова. Отличной поддержкой служат ирония и особенно самоирония. Он пишет “Натюрморт из детства”, подчеркивая, что игривый голубой фон не испытание вкуса, а намеренный жест. Создает картину “Мои цветы”, противопоставляя ее “роскошным букетам” академистов. Здесь, скорее, какой-то ощетинившийся сорняк, сухостой. Иными словами, Будрайтис пребывает в умеренном модернистском лагере. Именно за это в советские времена и ценилась прибалтийская школа: вроде как и Европа, но сдержанная, душевная.

С 1996 года популярный актер все реже соглашается сниматься в кино, хотя по-прежнему востребован. Ему интереснее заниматься организацией научных конференций, концертов, фестивалей, изданием книг. Дипломатическая работа может радовать больше, чем привычная суета на съемочной площадке, а смысл жизни в том, чтобы поменьше думать о себе.

— Как юрист по образованию и дипломат по месту работы как вы оцениваете претензии Литвы и России друг к другу?

— Думаю, что все должно скоро успокоиться. Я склонен к простой физической формуле: два тела, существующие рядом, не могут иметь разные температуры даже при наличии границы между ними.

— Чем Литва без СССР отличается от Литвы СССР чисто внешне?

— Вы знаете, в одном и том же костюме каждый из нас будет чувствовать себя по-разному. Так же и с Литвой. Каждый приехавший турист видит там свою картину. Все зависит от степени доброжелательности его взгляда. На мой же взгляд, там многое изменилось в хорошую сторону. В области культуры и экономики очень заметен подъем Литвы. Я даже затрудняюсь сказать, сколько культурных мероприятий происходит в Вильнюсе за неделю. Удивляюсь, откуда берется такое количество спонсоров, которые вкладывают в это деньги. Конечно, чтобы исправить все искривленные истины, нужно долгое время, и из той ситуации, в которой мы были, будем выкарабкиваться еще долго, за одно поколение этого не сделать. Есть и проблемы. Много литовской молодежи мигрирует в страны Европы. Там выше жизненный уровень. Там более интересная жизнь. Я их понимаю. Но мне больно. Жаль, что Литва понемножку “стареет”. Но думаю, что это временное явление, поскольку уровень жизни в Литве растет.

— А как литовский МИД смотрит, что дипломат, атташе по культуре страны снимается в русском кино, устраивает собственные выставки?

— Нет, мне никто не запрещает. Каждый человек имеет право на собственное существование, если это не мешает, не наносит вреда основной работе. Я же редко снимаюсь, когда уж совсем наступает тоска по запаху съемочной площадки. Мое время в кино уже ушло.

— Литва все более отдаляется от России. Ваши дети знают русский язык?

— Дети знают. А внук не знает. Он учит английский.

— А вы сами на каком языке предпочитаете читать литературу?

— Я читаю больше на русском, потому что люблю русскую классику. И потом, ассортимент художественной литературы больше на русском языке… Сейчас меня волнует девятнадцатый век русской литературы, яркая эпоха русской дворянской культуры. Мне интересно читать художественные книги с картой на столе, чтобы следить, как человек жил, какими путями ходил, с кем общался. Я всегда стараюсь окружать себя дополнительной литературой, которая позволяет представить эпоху. Если я читаю, допустим, Вяземского, то покупаю книгу об Александре Первом, о Николае Первом, книгу из серии “ЖЗЛ” о Вяземском, покупаю тех, кто переписывался с Вяземским, — Карамзина, Батюшкова. Без этого было бы не так интересно читать. За время работы в Москве мне полюбилась литовская классика, и я избавился от отвращения к ней, которое мне привили в школе.

— А современная литература?

— Из современных прозаиков мне нравятся Дмитрий Быков и Виктор Ерофеев. Люблю поэзию, сложные поэтические тексты, которые надо много раз перечитывать, прежде чем становится ясен их смысл. Из современных поэтов очень нравится Ольга Седакова. Нравятся стихи Кибирова, Глеба Шульпякова, Павловой, Лосева…

— Я понимаю, что мой вопрос риторический, но не могу не спросить, как так случилось: вы учились на третьем курсе юрфака Вильнюсского университета и вдруг без всякой предварительной работы в театре, без всяких курсов стал востребованным, активно снимающимся киноактером?

— Это вопрос судьбы. Откуда мне знать, почему все сложилось так, как сложилось? Моя жизнь вдруг дала резкий крен. Я стал киноактером, не будучи прикрепленным ни к одному театру СССР. Я не был нигде прописан, и был, говоря официальным языком, человеком без определенного места жительства, все время меняя одну съемочную группу на другую, так как имел привычку сниматься в нескольких кинокартинах сразу. Моя жизнь складывалась из аэропортов, вокзалов и съемок. Наблюдая в аэропорту за людьми, я понял постепенно, что все мы в этой жизни — артисты, играющие написанные нам роли. Три-четыре часа провести в аэропорту в ожидании задержанного рейса бывает нескучно, если провести их, читая карты лиц, угадывая их судьбы и жизни. Что касается моей собственной судьбы, то я мало о ней тогда задумывался: все мое имущество состояло из походной сумки, в которой лежали хлеб, сыр, сценарий, кипятильник и гибрид довоенной немецкой “Лейки” с совершенно новым советским объективом “Руссар” с фокусным расстоянием 20 мм, на который я снимал моих коллег.

— За ваши ироничные фотопортреты вы получили бронзовую медаль на ВДНХ. Где их можно сейчас увидеть?

— Нигде. Я их все раздарил. Дома у меня только негативы остались, которые нет времени ни разобрать, ни уж тем паче проявить. Когда-то я выставлялся, и это вызвало такой резонанс, что, не видя моих фотографий, меня почему-то везде с ними стали приглашать.

— Вы продолжаете заниматься фотографией?

— Да. Недавно меня хотел арестовать милиционер. Я стоял ночью возле дома и снимал стены. Он спросил: “Зачем вы это делаете?”, а я ответил: “Посмотрите, какая фактура”. Очень люблю снимать такие вещи: гвоздь в стене, спичечный коробок среди палой листвы, я могу снимать пять часов подряд на камеру, как человек спит. Мне это по душе. Люблю авторское кино, его делают люди, которым нравится делать то, что хочет их душа. В моей молодости был Годар, который мог долго снимать, как человек ест булку, прислонившись к борту автомобиля. Мне нравилось чрезвычайно смотреть эти кадры. Радуют глаз картины Брессона, которого мне открыл Тарковский.

— Известно, что вас приглашал сниматься Антониони. Что это была за картина?

— Ее название в переводе с чешского будет звучать примерно как “Технически сладкое”. По его словам, я должен был играть там главную роль. К сожалению, имелись препятствия к моему выезду, и мое участие в картине не состоялось. Вместе со мной там должна была сниматься Доминик Санга. Картину так и не сняли.

— Не так давно вы были замечены на театральной сцене в спектакле “Царь Эдип”...

— Прошу вас, не напоминайте мне об этом. У меня была безвыходная ситуация. В этом театре директором мой сын, и у них на гастролях в Москве заболел артист. Сын позвонил мне и сказал: “Ты должен нас выручить!” Мне привезли пять страниц моего текста и велели выучить срочно. В день спектакля позвонили и сказали, чтобы я был в театре в полшестого, потому что в семь спектакль. Меня трясло, потому что до этого играл на сцене году в 1996-м.

— Вы поступили на высшие режиссерские курсы, когда вам было 36 лет и когда в актерской профессии у вас все складывалось более чем удачно. Почему?

— В какой-то момент я стал черств к актерской профессии. Очень кстати мне было сказано Витаутасом Жалакявичусом, который когда-то был моим первым режиссером и учителем: “Пора переходить в другое качество”. Не размышляя, нужно мне это или нет, я “упал в воду”. И поступил на высшие режиссерские курсы в мастерскую Жалакявичуса. Преподавали на них тогда Леонид Трауберг, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Эмиль Лотяну, Александр Митта, Глеб Панфилов… Но вы знаете, мне кажется все же, что научить режиссуре вряд ли возможно — можно только чем-то поделиться. Режиссура — это в определенной степени образ жизни. И главная проблема здесь — компромисс. Я не хотел тогда делать компромисса, и поэтому, кроме одного сценария, ни один из предлагаемых мною не был принят. Сейчас я считаю, что зря выбрал такой путь, потому что сама наша жизнь — это всегда компромисс, и делание компромисса тоже своего рода режиссура. Компромисс невозможен только в том, что ты хочешь передать, вот здесь художнику лгать нельзя.

— Вы постоянно высказываете мысль о некой несерьезности вашей причастности к профессии актера, в каждом вашем интервью прослеживается некое неудовлетворение. Чем вы недовольны?

— Если я и недоволен, то только собой. Не профессия виновата, я сам виноват. Потому что все время присутствует неудовлетворенность результатом. В том числе я недоволен и тем, что откровенно озвучивал эти свои внутренние монологи. Не надо было говорить об этом.

— Что же все-таки дала вам эта профессия, кроме бесконечных поводов для неудовольствия самим собой?

— Вы знаете, есть такое выражение: “Я знаю только, что ничего не знаю”. Оно — самое главное в жизни. Потому что дает мощный стимул знать. И я счастлив тем, что мне удавалось идти этим путем узнавания. И в профессии, и вне ее.

— Один из самых популярных фильмов с вашим участием — “Опасный возраст”, где вы сыграли “нюхача”, дегустатора духов. А в жизни вы каким парфюмом пользуетесь?

— В жизни я плохой дегустатор запахов. “Шанель № 5” от другого номера отличить не могу. На самом деле мне больше нравится нюхать черный литовский хлеб. Тут я уже не ошибусь.