Не просто Мария

О Марии Мироновой как актрисе заговорили после фильма “Свадьба” Павла Лунгина. Как о театральной актрисе — после роли Федры в спектакле Андрея Жолдака “Федра”. В этом году она завоевала премию “Звезда театрала” и названа лучшей актрисой пятилетия. Причем за это почетное боролись такие актрисы, весомые своим творчеством и послужной биографией: Мария Аронова, Лия Ахеджакова, Марина Неелова. Но все же больше всего зрительских голосов досталось именно молодой актрисе.

На экране она появилась еще ребенком, в роли Бекки Тэтчер в “Приключениях Тома Сойера”. Впервые вышла на сцену в спектакле, посвященном памяти ее отца Андрея Миронова. Марк Захаров, репетируя с ней роль Фаншетты в комедии “Безумный день, или Женитьба Фигаро”, мог совершить непоправимое, взвалив непосильный груз на неокрепшие плечи. Актриса справилась, и сейчас она — сильнейшая в своем поколении.

В детстве она не любила комедии и обожала танцевать

Более того, она сегодня единственная трагическая актриса. Ударение на словах “сегодня” и “трагическая” (казалось бы, эти понятия не совместимы). Другой исполнительнице была бы не под силу роль Федры, и она, как за соломинку, ухватилась бы за “скандальную” придумку Андрея Жолдака, что классической героиней представляет себя супруга советского чиновника. Мироновой же, наоборот, тесна роль привилегированной отдыхающей санатория “Золотой колос” Веры Ивановны, и дышать полной грудью она начинает, только произнося текст Расина.

Героини Мироновой победительно красивы и умны, и это тот едкий случай, когда подобный критический штамп уместен. Среди ее ролей в “Ленкоме” — актриса Эвридика Ануя и Эльмира в “Тартюфе”, Верочка в жаркой версии “Месяца в деревне” Владимира Мирзоева и мстительница Клара Цаханассьян, которая в фантазии Александра Морфова заметно помолодела в отличие от первоисточника — трагикомедии Дюрренматта. Все эти женщины не только влюбляют в себя мужчин с первого взгляда, но и сами умеют любить. И даже знают о любви все и, наверное, немного больше, чем нужно. Это их и губит.

— Каких героинь вам больше нравится играть: похожих на вас или непохожих? Положительных или отрицательных?

— Героинь с характером. В драме или мелодраме — одухотворенных, с душевными переживаниями, в комедии — трогательных, живых. Главное, чтобы образ обладал внутренним содержанием, был тщательно прописан и оправдан в сценарии. К слову, Акунин в сценарии “Статского советника” образ моей героини Жюли сделал очень характерным и забавным. В нем есть определенная непосредственность и прелесть. И никакого героизма. Подобного образа в моем “послужном списке” еще не было. Более того, гримеры и костюмеры пытались кардинально изменить мой внешний вид. Получилась совсем не я. К тому же ничего общего с героиней у меня нет. Зато были и есть определенный задор и интерес к чему-то новому.

— Вы, кстати, Акунина читали? Потому что некоторые актеры, снимавшиеся в “Турецком гамбите”, ограничились сценарием к фильму, не говоря уже о других романах….

— Читала. Акунин мне интересен своим юмором в избранном жанре, но еще больше острым взглядом извне. Знаете, часто, читая произведения разных писателей, я понимаю, что автора в них настолько много, что он не лезет уже, не переваривается. А в романах Акунина есть некая пушкинская отстраненность. Пушкин для меня всегда будет номером один. В том числе и потому, что в его романах есть гениальная мера отстранения от собственной личности. Пушкин — он на все века. Потому что окружающие его интересовали больше, чем он сам. Мне кажется, и у Акунина, с которым я, кстати, не знакома, но очень хочу познакомиться, тот же подход.

— Вы помните, как в вас зарождалась актриса? Кто-то рассказывает, что ребенком вставал на табуретку и декламировал стихи перед гостями родителей. Кто-то пародировал знакомых. А вы?

— На табуретку, говорите? Мне кажется, так скорее зарождается какое-то кривляние, от которого в более сознательном возрасте актер должен отучаться и отключаться. Нет, возможно, у кого-то это и началось с детских стихов. Кто-то, может, и впрямь становился на табуретку, читал эти стихи и чувствовал их так, что руки-ноги дрожали. У меня все было не так, да и произошло гораздо позже. Я бы даже сказала, как у большинства людей. То есть в сознательном возрасте. И не в один день: проснулась и решила — буду актрисой, а в результате длительного процесса. Я постепенно понимала, что мне интересна жизнь, люди, интересно, как, что и у кого происходит, интересна психология. Было огромное количество вопросов, на которые хотелось найти ответы. И мне казалось, что, ощущая жизнь других людей изнутри, я больше чего-то пойму. Теперь-то я уже знаю, что до конца этот путь не пройти. Вон, смотрите, сколько лет уже существует “Гамлет” Шекспира, а на вопрос, быть или не быть, так никто и не ответил раз и навсегда…

В детстве у меня было очень мало способностей и никаких актерских задатков, какие, например, есть уже сейчас у моего сына. Единственное, что было, — огромная любовь к музыке, которая меня захватывала настолько, что я про все забывала и начинала танцевать. Меня очень трогала в детстве судьба Сергея Есенина и вместе с ней — Айседоры Дункан.

Еще у нас был огромный альбом Босха, который меня пугал и завораживал. Но мы с мамой очень нуждались и вынуждены были продать его. А потом, лет в 12—13 пленил Тарковский. Я ничего не понимала в его фильмах, но почему-то плакала.

Как ни странно, очень не любила с детства комедии. Мне всегда было от этого стыдно, особенно поначалу, когда мне задавали вопросы о фильмах Гайдая. Я мучилась страшно, понимала, что это шедевры, но они мне совершенно чужды.

— Все ваши родственники — папа Андрей Миронов, мама Екатерина Градова, бабушка Мария Миронова, дедушка Александр Менакер — были актерами. Они как-то влияли на ваше решение стать актрисой?

— Никак. Это была настолько отдельная песня! Вот скажите, кто может повлиять на решение человека, который безумно полюбил и хочет жениться? Причем зрелого человека, который осознанно к этому пришел. Какие там мама-папа, бабушка-дедушка? Он принял решение и в нем уверен. Его уже никто не отговорит. А если у кого-то еще есть возможность извне помешать человеку, значит, последний еще не созрел. Мое решение никак не было связано с родственниками. Более того, я стала актрисой уже тогда, когда у меня была собственная семья: муж и сын.

— Есть такой стереотип, что судьба актера должна быть драматичной. Жизнь — тяжелой и страшной, и тогда он гений. А если у актера все хорошо и слаженно, то люди перестают ощущать его весомость…

— Мне кажется, весомость всегда внутри, а не снаружи. Можно со стороны судить о человеке как о суперудачливом, суперуспешном и не знать о его проблемах. Я недавно прочла интервью с Вячеславом Бутусовым, которого очень люблю и как музыканта, и как личность. “Наутилус” ведь был дико популярен, Бутусов — окружен славой и любовью фанатов, и тут читаю: у Вячеслава Бутусова было три попытки суицида. Мы многого не знаем, жизнь гораздо многограннее. И тем интересна.

— И все-таки профессия для вас — приоритет номер один?

— Я не стала бы так ставить вопрос. Мне кажется, важны не приоритеты, а гармония. Гармоничной профессия может быть только тогда, когда есть гармоничное существование внутри себя самой. Профессия не должна предполагать каких-то сумасшедших жертв: мол, сейчас я со всеми разведусь, брошу ребенка одного голодного дома и пойду играть. Это отдает подходом Нины Заречной. Фанатичностью, от которой, собственно, она и пострадала.

— Себя-то вы можете назвать гармоничной личностью?

— Могу сказать, что, безусловно, стремлюсь к этому.

— Расскажите, что любит гармоничная личность Мария Миронова. Про Пушкина мы уже знаем. Давайте о кино, театре, спорте и так далее. Любимый фильм?

— Их много. Из последнего, например, “Возвращение” Андрея Звягинцева.

— Спектакль?

— “Плач палача” Марка Захарова в “Ленкоме”, но не потому, что я там играю.

— Спорт? За какой-нибудь вид болеете?

— Нет, за спорт не болею. Болею за другие вещи (улыбается). Зато увлекаюсь беговыми лыжами.

— Любимое время суток?

— Поздний вечер, наверное.

— Любимый отдых? Почти уверена, скажете — спать.

— Так и есть — спать. И лыжи.

— Музыка?

— Моцарт.

— В чем ваше актерское счастье?

— В том, что внутри меня был, есть и будет огромный интерес к людям, их желаниям и стремлением. Смысл жизни для меня и как для актрисы, и как для человека — не во мне, а вне меня, то есть вокруг. Мне важно отрываться от себя. Не высказывать на сцене или перед камерой свои личные мнения, не сублимировать собственные горести или радости, а выражать собой, своим телом и душой горести и радости других людей.

— Вы часто наблюдаете за окружающими?

— А как же!

— Разве у вас есть на это время?

— Конечно, есть. Наблюдать — для меня значит жить. Иначе что я буду играть? Зачем выйду на сцену? Показать себя в наряде?

— Расскажите в деталях. Актриса Софья Гиацинтова, например, в своих мемуарах пишет о том, как всем вторым МХАТом они ходили в кабак и “списывали” образы с его постоянных посетителей. Как это происходит у вас?

— На втором курсе театрального я тоже воспринимала все через пародирование чьей-то походки, тика или других внешних проявлений. Как кто пьет, курит и так далее. Сейчас мне важна человеческая жизнь изнутри. Все остальное, внешнее — это дополнение. Совсем недавно у меня, кстати, был потрясающий опыт, вернувший меня в студенческие годы. Режиссер Александр Зельдович снимал фильм “Зима-Весна”, который показали на кинофестивале в Берлине и почти не показывали у нас. Сценария не было никакого, зато была суть. Александр реально дал в журнал объявление, гласящее: очень богатый холостой мужчина 40 лет смертельно болен, хочет познакомиться с женщиной, чтобы провести остаток жизни, с дальнейшим завещанием всего имущества. Затем Александр снял квартиру, посадил туда актера Сашу Анурова играть главную роль и оператора — снимать все это скрытой камерой. Приходили барышни, и Саша Ануров (это такой черный юмор) давал им читать “Улисса” Джеймса Джойса. А потом режиссер ввел в повествование нескольких актрис: Полину Кутепову, Иру Гриневу, меня… И мы сами придумывали, что бы хотели сыграть. Экспромт на уровне самостоятельных отрывков третьего курса театрального института. Уникальная вещь. Это было гротескно и здорово.

— Вас очень любят зрители. Сами себя вы трезво оцениваете как актрису?

— Оценивать себя со стороны… Иногда я играю плохо, иногда чуть лучше, иногда хорошо. Это уже момент мастерства. Я считаю так: если человек стремится к чему-то, карабкается, то волей-неволей в силу своих возможностей он растет. Так и со мной. Если я себя сейчас оценю, в этом будет какая-то точка. А я пока жива, и точки ставить рано. Давайте ограничимся запятыми.