Сегодня поведение фанатов стало более бесцеремонным, чем раньше

Анастасия Вертинская как-то призналась, что, отправляясь за покупками, всю жизнь была вынуждена маскироваться: надевать платок и темные очки. Впрочем, часто эти усилия шли прахом. Стоило войти в магазин, как он немедленно оглашался энергичным кличем: “Клава! Иди сюда! У нас Амфибия в отделе!..” Актрису немедленно брали в кольцо: “Подпишитесь на руке, на ноге, на паспорте, на колбасе…” Анастасия Александровна не шутя уверяет, что до сих пор опасается толпы.

Вертинскую можно понять. Ведь поклонение кумиру — сродни душевному заболеванию. Разговаривать со страстным почитателем — все равно что поощрять в нем синдром Бобчинского. Персонаж “Ревизора”, помнится, мечтал, чтоб государю непременно доложили, что живет, мол, в своей тмутаракани такой-то Бобчинский Петр Иваныч… Это очень похоже на психическое расстройство — когда ввиду заниженной самооценки человек подсознательно ищет вовне подтверждение собственной материальности. (“Уж если недосягаемый кумир назвал по имени да еще написал пожелание на фотке — значит, я действительно существую!”).

А как быть, когда небожитель не проявил к соискателю благосклонности (на всех страждущих ее не напасешься)? Тогда иной почитатель способен на неуправляемую обиду с далеко идущими последствиями. Вплоть до покушения на жизнь и здоровье своего недавнего идола.

Концерт для плебса и патрициев

Что и говорить, благодарная публика действительно способна на многое. Как со знаком “+”, так и со знаком “-”. Очевидцы вспоминают, что когда Петр Алейников — знаменитый Петька Молибога из фильма “Семеро смелых” и Ваня Курский из “Донецких шахтеров” — приезжал в провинцию с концертом, то ничего, кроме поэмы “Ленин и печник”, наизусть не знал. Да и ту ему читать не давали. Стоило выйти на сцену — начиналась восторженная вакханалия. Люди карабкались на подиум, обнимали артиста, целовали, тащили ему в подарок все, чем богаты — от цветов и водки до жареных кур с солеными огурцами. Вырваться из цепких лап восхищенной публики было почти невозможно. Алейников, случалось, не мог сдержать слез и только бормотал что-то вроде: “Родные… да как же… да что ж вы со мной делаете…” Причем народного любимца всегда ждала под парами автомашина с шофером — чтобы было на чем вырваться из дружеского окружения и отправиться на следующий “концерт”, где снова не будет никакой возможности уклониться от объятий…

Существует легенда, будто однажды Алейников взял такси и отправился из Москвы в Питер, город своей бурной юности. А доехав, вдруг обнаружил, что забыл бумажник. И хотя водитель был согласен получить оплату по возвращении в столицу, артист все же вышел на тротуар и попросил в долг у прохожих. Началась давка: каждый второй хотел выручить своего любимца в трудную минуту.

Уйма обожателей имелась и у другой звезды — белозубого красавца Евгения Самойлова (“Щорс”, “Сердца четырех”, “В шесть часов вечера после войны”). Поджидая его у театра Маяковского после спектакля, фанаты и фанатки невольно перекрывали движение транспорта по улице Герцена, ныне Большой Никитской (столько их толпилось на проезжей части в ожидании кумира). Впрочем, высшим свидетельством актерского статуса считалось, если армию почитателей незримо возглавлял лучший друг артистов Иосиф Сталин. О его благосклонности можно было судить по факту приглашения актера в Кремль — для участия в ночных концертах-застольях. Самойлов вспоминал, как впервые выйдя на концертную площадку, настолько разволновался, что свое приветствие вождям, звенящим бокалами, выкрикнул в микрофон чересчур громко. И тут же заметил, как недовольно поежился Сталин. По спине артиста побежала струйка холодного пота, после выступления он не смог проглотить ни куска и быстро ретировался восвояси. Придя домой, Евгений Валерианович попытался снять напряжение и выпил аж литр водки. Но при этом ничуть не опьянел.

Вообще-то, любовь вождей — тема обширная и благодатная. Вспомнить хотя бы, как одним творцам по мановению всемогущей руки перекрывали кислород, а других продвигали, наделяя всевозможными житейскими благами. Причем это происходило как в тоталитарную эпоху, так и в годы триумфа демократии. Скажем, тот же Ельцин к юбилею театра “Ленком” подарил его ведущим актерам по автомобилю. Интересно, что подобными жестами грешили и олигархи: к примеру, ЛогоВАЗ (читай — Березовский) презентовал Ольге Аросевой серебристый “бьюик” к 70-летию. Впрочем, не всяким подарком не каждой политической фигуры актеры дорожили. К примеру, Владимиру Зельдину, прославившемуся в фильмах Пырьева “Свинарка и пастух” и “Сказание о земле Сибирской”, подарил именное ружье сам Георгий Жуков в бытность министром обороны. Но ведущий актер театра Советской армии почему-то не счел подарок раритетом и продал при первом удобном случае. “Знаю-знаю, нельзя было этого делать, но… И потом, я же не охотник”, — объяснял Владимир Михайлович.

Уклоняясь от объятий

Многие отмечают, что сегодня поведение фанатов стало более бесцеремонным, а порой оскорбительным. Лев Дуров беззлобно сетовал на нынешних “обожателей”: “Многие думают, будто актеры — очень богатые люди, я постоянно получаю зрительские письма с просьбами о финансовой поддержке. Но нельзя любить все человечество: уж если помогать — то своим. В артистической среде, как ни странно, немало обездоленных”. Когда на улице его хватают за рукав, требуя немедленной финансовой поддержки, он дает десять рублей, если у него есть. А если нет — говорит: “Извини, парень”. При этом вдогонку порой получает иронические междометия. Мол, форменный жмот: ведь быть не может, чтоб артист ходил с пустым бумажником!

…Известно, что великолепный аристократичный Анатолий Кторов после роли Паратова в протазановской “Бесприданнице” не снимался в кино 25 лет. Зато когда сыграл старика Болконского в “Войне и мире”, то вновь, как и в молодости, снискал всеобщее поклонение. Причем одновременно с кинотриумфом Кторов блеснул ролью Бернарда Шоу в спектакле МХАТа “Милый лжец”, восхитив даже супервзыскательный лондонский бомонд. Говорят, в последние годы жизни этот уникальный актер был окружен культовым поклонением, которого не желал замечать. В калошах, с потертым чемоданчиком в руках кумир продолжал ходить за продуктами и стоять в очередях в Елисеевском гастрономе. Кажется, даже отказывался от нежданной привилегии, когда обыватели его узнавали и пропускали вперед, желая оказать любезность…

Быть может, самое безусловное признание для артиста — это непосредственная реакция зрителя на конкретную актерскую работу. Но порой такая реакция бывает травмоопасной. Отличная актриса Лидия Чернышова, игравшая в спектакле Центрального детского театра “Друг мой, Колька!” противную активистку родительского комитета (ту самую, что вручала “благородному хулигану” Кольке ботинки, сопровождая ритуал унизительной преамбулой), однажды во время действия получила меткий выстрел из рогатки прямо в глаз. До того возненавидел ее самодовольную и бестактную героиню кто-то из юных зрителей! (Актриса сыграла ту же роль в одноименном фильме Митты и Салтыкова, не забытом и по сей день.)

Укус обожателя

Кого поклонники по-настоящему боготворили — так это Аркадия Райкина. И хотя он считается артистом эстрады, но дебютировал в кино в конце тридцатых фильмами “Огненные годы” и “Доктор Калюжный”, позже, в зените славы, снялся в картине-ревю “Мы с вами где-то встречались”, а в зрелые годы принимал разные обличья в “Волшебной силе искусства”. Публика обожала его вплоть до пренебрежения Уголовным кодексом. К примеру, днепропетровские поклонники учинили подкоп, пробрались в зрительный зал перед концертом и спровоцировали давку с мордобитием, заняв чужие места. А бакинские студенты-безбилетники перепилили чугунные решетки и пробрались по ошибке не в зрительный зал, а в буфет, ввиду чего и были задержаны милицией по подозрению в грабеже (впрочем, их скоро освободили: вступился сам артист, растроганный их зрительской самоотверженностью).

Но во все времена чаще всего “любовь народная” доставалась актерам от поклонниц дамского пола. Казалось бы, Олег Даль — вовсе не красавец. Однако удивительным образом действовал (и по-прежнему действует) на женское подсознание. Так что даже в советские времена с их сравнительно умеренными нравами девушки и тетеньки бросались на Олега Ивановича с устрашающим энтузиазмом. Однажды, снимаясь где-то на юге, Даль рассказал режиссеру о своей прогулке: “Я не остался на гостиничном пляже, а ушел далеко, к другому санаторию. Пройтись захотелось. А холодно, сижу себе в курточке. И вдруг как налетели какие-то бабы! Даль! Олег Даль! И меня это так разозлило: “Да пошли вы все!” — и в море. Выплыл у гостиницы “Ленинград”, вышел на берег и пошел в номер”. Ускользая от ретивых фанаток, Даль искал спасения в морской пучине, сиганув туда прямо в одежде.

Беспощадно осаждали поклонницы и Владимира Высоцкого. Постоянно караулили в подъезде. Подкупив консьержку, забирались на чердак и затаивались — чтобы глубокой ночью, часа в три, позвонить в дверь и ворваться в квартиру безмятежно отдыхавшего барда. Сиживали на скамейке у подъезда, сообщая старушкам-сплетницам, что, мол, не кто иной, как именно они, удостоены статуса невесты и скоро сольются с шансонье всея Руси в матримониальном экстазе. Одна из неадекватных фанаток прорвалась на съемки “Места встречи”, когда создатели работали над эпизодом в Большом театре. В ожидании благосклонности кумира дама настолько перенервничала, что потеряла дар речи. А коль скоро выразить эмоций словами не смогла, то от полноты чувств вцепилась в плечо Владимира Семеновича: просто-напросто укусила. Да так, что едва оторвали. Хорошо, что костюмеры уже успели облачить Высоцкого в кожаное пальто, и ему было не слишком больно. Но назавтра на площадке специально дежурила милицейская машина с зарешеченными окнами. В паузах актер прятался в ней — от греха подальше. Милицейский старшина запирал любимого актера и, горделиво приосанившись, хвастал всякому встречному: “У меня там Высоцкий отдыхает!”

Кстати, и среди мужчин у Владимира Семеновича было много поклонников. Иван Дыховичный, положивший в основу своей фантасмагории — фильма “Копейка” — только подлинные истории, вывел в одном из эпизодов барда, которому физик из Дубны подарил машину “ВАЗ-2101”. Причем подарил, несмотря на то, что застал его в постели с собственной женой…

Впечатлительные “пацаны” и незаразные невесты

Простодушные персонажи преступного мира — это особый разряд поклонников. Когда Андрей Панин еще не был не то что популярен, а даже сколько-нибудь известен, эти граждане его уже отметили, предложили дружбу и даже одарили личным оружием. Панин не скрывает, что с некоторыми познакомился еще до той обвальной популярности, каковая настигла его благодаря сериалу “Бригада” и прочей телепродукции. Актер свидетельствует: “Надо сказать, они на удивление задеваемы этим делом — искусством то есть. Единожды попав в очаг культуры, потом регулярно интересуются: “Ну че, когда типа чисто в театр пойдем, на концерт, или че?” С одним из этих ребят случился такой анекдот. Он сидел на “Женитьбе” во МХАТе. Я играл Жевакина. И вот соседи сзади изучают программку: ба! сегодня вместо Юрского — какой-то Панин, чего-то он не народный артист, даже не заслуженный... Услышав это, гражданин поворачивает к ним свое более чем серьезное лицо и грозно произносит: “Он пацанский артист, ясно?!” Те онемели…” Увы, в последние годы криминальный мир сильно изменился. Если прежде уважающий себя вор считал позором красть у артиста, то сегодня — и квартиры обчищают, и машины угоняют. Одно слово — беспредел…

Будем справедливы, не все поклонники артистов — монстры. Некоторые обезоруживают своих кумиров трогательной непосредственностью, что снимает любые негативные эмоции. Скажем, Алексей Булдаков помнит случай, когда на концерте в Магнитогорске его осаждала жуткая толпа — ее милиция сдерживала: “Вдруг слышу — женщина кричит: “Ну дайте, дайте я к нему притронусь! Я же не заразная!!!” Так меня это рассмешило: “Пропустите вы ее, раз не заразная”. Она подбегает: “Ой, можно я в щечку?” Я сам ее чмокнул. Представляете: “Я ж не заразная”!..

Впрочем, подобная идиллия — скорее исключение из правил. Чаще восторженные обожатели действуют актерам на нервы. Однажды всеобщая любимица Фаина Раневская (немало претерпевшая от уличных мальчишек, неизменно преследовавших ее воплями “Муля, не нервируй меня!”), записала в дневнике такую притчу: “На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: “Оставь меня в покое, старая. Как ты надоела мне со своей любовью”.