Могильщик еврейского социализма

Сегодня его именем названы улицы во всех городах Израиля

3 августа 1940 года в Нью-Йорке умер человек, которого в СССР называли главным идеологом сионизма, несмотря на то, что при жизни большинство сионистов относилось к нему крайне враждебно. Давид Бен-Гурион дал ему прозвище “Володя Гитлер”; Максим Горький, Иван Бунин, Александр Куприн считали его выдающимся русским писателем, а Корней Чуковский вообще сравнивал с Пушкиным. Этот человек хотел подружиться с Муссолини, который тепло о нем отзывался, а современная Одесса ежегодно по распоряжению городских властей официально и торжественно отмечает день рождения “выдающегося одессита Владимира Жаботинского” и собирается поставить ему памятник.

До недавнего времени как русскоязычный, то есть русский писатель, Жаботинский был мало известен широкой публике. Это в последние годы выходят книги, издано даже девятитомное собрание сочинений, в театрах идут пьесы, а Сергей Бодров-старший снимает в Голливуде фильм по роману Жаботинского “Самсон Назарей”. При Советской власти о литературном творчестве “крайне правого идеолога сионизма” не упоминалось вообще. Хотя литературоведы, конечно, о нем знали. Время от времени по недосмотру цензуры в СССР выходили стихи Данте, Франсуа Вийона, Эдгара По, Шандора Петефи, Габриэля Д’Ануццио и других зарубежных классиков в дореволюционных переводах Жаботинского, но ни издатели, ни читатели и не подозревали, кем был скрывавшийся за разными псевдонимами переводчик.

Друг детства и юности Жаботинского Корней Чуковский (они были одноклассниками, их даже вместе выгнали из гимназии) всю жизнь считал его своим учителем, хотя они вместе развлекались, пили водку, хулиганили и были настолько дружны, что при женитьбе Чуковского Жаботинский выступал поручителем (по-нынешнему — свидетелем). Через 75 лет после их знакомства, в 1965 году, живой классик, лауреат Ленинской премии и почетный доктор Оксфорда “дедушка Корней” писал в частном письме: “Он ввел меня в литературу... От всей личности Владимира Евгеньевича шла какая-то духовная радиация. Меня восхищало в нем все… я гордился его дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога. Я смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых”.

Сам Жаботинский, однако, не считал себя русским писателем. Михаил Осоргин по этому поводу огорчался: “…национальные еврейские дела украли Жаботинского у русской литературы”. Эта жизненная метаморфоза произошла с Жаботинским в достаточно зрелом возрасте. У него не было еврейского воспитания, в отличие от большинства одесских евреев (например, его ровесника Льва Троцкого), не учился в еврейской школе, не имел никакого интереса к иудаизму, толком не знал идиш, хотя был полиглотом, очень способным к языкам. С 13 лет он начал посылать в разные газеты свои стихи и переводы. В шестнадцать, после изгнания из гимназии (в официальной биографии Чуковского говорилось, что автора “Айболита” исключили “из-за низкого происхождения”, на самом деле друзей выгнали за хулиганство), редакция газеты “Одесский листок” — одна из крупнейших в России — отправила его собственным корреспондентом в Италию. Юный возраст компенсировался знанием всех основных европейских языков.

В Риме он поступил в университет, учился у Энрико Ферри и Антонио Лабриолы. Журналистская работа принесла ему всероссийскую известность. Хотя сам Жаботинский потом писал, что в его статьях “не было ничего, кроме глупостей”, но газеты с фельетонами “Альталены” (по-итальянски “Качели”, под этим псевдонимом позже он станет известен всей политической Европе) перепродавались по тройной цене. Редактор “Одесского листка” через 30 лет вспоминал в эмиграции: “Я хорошо знал, что один фельетон Жаботинского стоит десяти остальных”. На каникулах в редакцию другой крупнейшей газеты того времени “Одесские новости” Жаботинский привел Чуковского. Вернувшись из Италии, не проявлявший раньше никакого интереса к еврейской тематике, Жаботинский неожиданно для окружающих становится активным борцом против Бунда — еврейской социалистической партии, действовавшей на западе Российской империи и частично в Австро-Венгрии. Бунд в то время был близок к большевикам, хотя формально вышел из РСДРП на II съезде.

Жаботинский основал ежемесячник “Еврейская жизнь” (позже переименовал в “Рассвет”), на страницах которого ожесточено критиковал еврейских социалистов. Во время революции 1905 года стал одним из основателей Союза для достижения полноправия еврейского народа в России, ездил по всей империи, агитируя еврейское население. Выдвигался в Думу, но проиграл выборы. Потом также несколько охладел к еврейскому вопросу и уехал корреспондентом в Константинополь, откуда передавал блестящие репортажи о младотурецкой революции 1908—1909 годов. Разъезжая по Османской империи, впервые посетил Палестину. А вернувшись в Россию, стал ярым пропагандистом иврита, мертвого языка, на котором больше 18 веков никто не говорил. За 30 лет до этого витебский врач Лазарь Перельман, уехавший в Палестину и взявший там имя Элиэзер Бен-Йехуда, начал возрождение, а по сути, создание заново этого языка. В Европе, в том числе в России, иврит тогда практически никто не знал. Даже сионисты далеко не все поддерживали гебраизм, то есть движение за возрождение древнееврейского языка, их конгрессы проходили на идише, немецком, русском, польском языках. Жаботинский основал издательство “Тургман” (“Переводчик”), занялся переводами на иврит художественной и политической литературы, после того как Союз сионистов России отверг его предложение о геброизации еврейских школ.

С началом политического кризиса в Европе газета “Русские ведомости” отправила его корреспондентом в район “Западного фронта”. Его военные репортажи недавно изданы Институтом Жаботинского в Тель-Авиве, это уникальное свидетельство эпохи. Любопытно, что в них нет еврейской тематики, в отличие от мемуаров Жаботинского об этом периоде своей жизни. Собственно, в это время и началась его активная международная сионистская деятельность. Сионисты старались придерживаться нейтралитета в Первой мировой войне. В этом была и объективная причина: миллионы евреев проживали как в Российской империи, так и в Германии и Австро-Венгрии. Жабо — так стали называть его сторонники — призывал поддержать Антанту. Он поехал в Лондон убеждать британское правительство создать еврейское подразделение в составе английской армии. Идея Жаботинского заключалась в том, что еврейские вооруженные формирования должны воевать против турок, освободить Палестину и стать основой создания еврейского государства. В планы Лондона это, естественно, не входило. Тем не менее Жаботинскому удалось вместе с героем обороны Порт-Артура, единственным офицером иудейского вероисповедования в русской армии времен Русско-японской войны, георгиевским кавалером Иосифом Трумпельдором сформировать в Египте Еврейский легион из пяти батальонов. Не считая небольшого еврейского отряда, участвовавшего в восстании Т. Костюшко, это была первая сформированная из евреев воинская часть за две тысячи лет.

После окончания войны Великобритания, получившая мандат на управления Палестиной, быстро расформировала пятитысячный легион. Жаботинский за организацию из бывших бойцов легиона отрядов самообороны был арестован и приговорен военным судом к 15 годам каторги. Из-за волны протестов через год британское правительство его амнистировало. Выйдя на свободу, Жаботинский начал борьбу против лидеров Всемирной сионистской организации. Вообще термин “сионизм” появился только в 1890 году, однако если говорить об идее объединения евреев на исторической родине, то она существовала всегда. На протяжении веков неграмотный сапожник в Йемене и профессор в Берлине или Будапеште на еврейскую пасху произносили: “Следующий год в Иерусалиме!” И ждали этого года два тысячелетия.

Возвращались на землю обетованную понемногу начиная с XII века, и к концу позапрошлого столетия там было уже больше 20 тысяч человек. Тогда и зародился сионизм как политическое движение. У сионистов была тактика постепенной сельскохозяйственной колонизации Палестины, они выкупали участки земли, создавали поселения. Их идея заключалась в создании национальной среды. Это и не устраивало Жаботинского. Он выступал за немедленное создание государства “на обоих берегах Иордана”, за жесткую позицию в отношении Британии, за создание армии и за то, чтобы прекратить убеждать арабов в том, что переселение евреев принесет и им пользу. “Не надо держать арабов за дураков, — говорил он, — они никогда с этим не согласятся”. Государство нужно создать силой, считал Жаботинский, а уже потом обеспечить равные права арабам. С точки зрения лидеров мирового сионизма, это была экстремистская и безответственная позиция.

Второе разногласие касалось социализма. Вопреки известному выражению “евреи придумали для себя сионизм, а для других марксизм”, в сионистском движении преобладали, и очень долго — до конца 70-х годов прошлого века, — люди, которые хотели строить национальное, но социалистическое общество. Лидер Гистадрута — еврейского профсоюза в Палестине, на организационных основах которого в конечном итоге и было создано государство Израиль, — Давид Бен-Гурион приезжал в 1923 году в Москву, участвовал в работе Профинтерна (профсоюзного ответвления Коминтерна). Жаботинский же категорически осуждал и социализм, и евреев — организаторов Октябрьской революции. По иронии истории во всех революционных партиях России как до революции, так и в первое время после нее, также как во всех коммунистических и социалистических партиях Европы, в руководстве преобладали евреи (Жаботинский называл это “болезненной тягой налево”), но они крайне отрицательно относились к сионизму. (“Я не еврей, я коммунист”, — говорил Троцкий.) А сионисты, наоборот, очень симпатизировали социализму и коммунизму. В Советском Союзе сионистов выгоняли, запрещали, даже сажали (причем, что любопытно, по инициативе евреев-большевиков), а сионисты продолжали любить “страну победившего пролетариата”. Жаботинский этого не понимал и стал создавать свои организации из несоциалистической молодежи — Бейтар и Эйцель.

Термин “сионизм” появился только в 1890 году, однако если говорить об идее объединения евреев на исторической родине, то она существовала всегда.

Англия всячески препятствовала иммиграции евреев в Палестину, руководители Всемирной сионистской организации Вейцман, Д. Бен-Гурион и Соколов тем не менее занимали пробританскую позицию, надеясь, что немногочисленное сионистское лобби в Лондоне сумеет эту политику изменить. А сторонники Жаботинского из подпольной вооруженной организации Иргун (Эйцель) перешли к тактике террора против британской администрации. Только с началом Второй мировой войны Жаботинский призвал Иргун отказаться от борьбы с англичанами. Но не все его сторонники с этим согласились; отколовшееся крыло Лехи во главе с Ицхаком Шамиром продолжило террор против англичан. Арестованный Шамир в 1942 году бежал из тюрьмы и организовал несколько акций, в том числе убийство британского министра по делам Ближнего Востока, лорда Гиннесса. В 1983—1990 годах, когда Шамир дважды был премьер-министром, министром иностранных дел и министром обороны Израиля, в Великобритании он продолжал числиться в списках террористов, и сегодня 95-летнему Шамиру запрещен въезд на территорию королевства.

В 1943 году из армии Андерса (куда он попал как гражданин Польши из сталинского Печерлага) дезертировал лучший ученик Жаботинского — Менахем Бегин. Возглавив Иргун, он организовал восстание против англичан. После провозглашения государства Израиль, во время Войны за независимость, летом 1948 года, в порт Тель-Авива в нарушение резолюции ООН о перемирии зашел военный корабль с оружием и тысячей добровольцев Иргуна. Корабль в честь Жаботинского назывался “Алталена”. На требование сдать оружие Бегин ответил отказом. Тогда глава правительства Бен-Гурион отдал приказ подавить “мятеж”. Бывший советский офицер Айзик Вайнштейн из единственного бывшего в то время на вооружении Армии обороны Израиля артиллерийского орудия обстрелял корабль, в результате чего “Алталена” затонула.

Бен-Гурион запретил Иргун. Менахим Бегин на основе Иргуна создал политическую партию Херут (гимном партии стало стихотворение Жаботинского “Два берега у Иордана — и оба наши!”). Мировое еврейство восприняло создание Херута крайне негативно. Несколько десятков самых известных евреев США во главе с Альбертом Эйнштейном и Ханной Арендт опубликовали в “Нью-Йорк таймс” протест, в котором говорилось, что “по своей организации, методам, политической философии и социальным целям” эта партия “близко родственная нацистским и фашистским”. Бегин был назван “фашистом”, имени Жаботинского не упоминалось, но довольно прозрачно излагалась его позиция в довоенный период. И только через 30 лет, когда “фашист” Бегин стал премьер-министром Израиля (и нобелевским лауреатом), закончилась эпоха социалистического сионизма и в каждом городе Израиля появилась улица имени Жаботинского. Чуть раньше после ухода Бен-Гуриона из правительства было исполнено его завещание. По решению премьера Леви Эшкола останки Жаботинского и его жены Иоанны были перевезены в Израиль и похоронены на горе Герцля в Иерусалиме.