История возникновения медицинской академии в Красноярске

— История возникновения медицинской академии в нашем городе тесно связана с Великой Отечественной войной. Страшный 1942 год. Ленинград уже несколько месяцев в кольце вражеской блокады. В нем давно нет тепла и света, не работает водопровод. Голод. Большинство жителей страдают дистрофией. Ежедневные артобстрелы и бомбежки. Только ледовая дорога через Ладожское озеро — Дорога жизни — связывала город с большой землей.

Родине нужны были врачи, инженеры, педагоги, а готовить их в условиях блокады было невозможно. И правительство принимает решение об эвакуации некоторых ленинградских вузов, в том числе и медицинских. Решено было эвакуировать 1-й и 2-й Ленинградские мединституты, педиатрический и стоматологический институты.

Пасмурным утром 8 апреля 1942 года вывезли по Дороге жизни студентов и преподавателей. Ехать на грузовиках было опасно, хотя низкий туман и мешал налетам немецких самолетов, которые систематически бомбили эту дорогу. Ранняя весна и частые бомбежки изуродовали ледовую дорогу так, что люди не понимали, едут они или плывут.

Затем в теплушках товарного поезда все едут почти месяц до Пятигорска, где на базе фармацевтической школы начал развертывать свою работу 2-й Ленинградский и педиатрический мединституты, а в Кисловодске — стоматологический и 1-й Ленинградский медицинский институты.

Тем временем на фронтах идут тяжелые бои. Фашисты рвутся на Кавказ, к нефти. И вот — новая эвакуация. Вечером 8 августа пеший эшелон преподавателей и студентов вновь пускается в путь и во Владикавказе встречается с таким же эшелоном из Кисловодска. После объединения эшелонов студенты и преподаватели совершают очень трудный переход по Военно-Грузинской дороге до Тбилиси, затем до Баку. До Красноводска по Каспию добираются на нефтяном танкере под «конвоем» немецких самолетов, а до Красноярска — уже по железной дороге, в переполненных дачных вагончиках.

В сентябре 1942 года многотрудный путь закончен. Золотым осенним убранством запомнился приехавшим Красноярск. Сразу началась большая работа по организации нового вуза на базе четырех Ленинградских и Воронежского стоматологического институтов. Приказом Всесоюзного Комитета по делам высшей школы при Совнаркоме СССР № 558 от 21 ноября 1942 года в Красноярске был основан медицинский институт с лечебным и стоматологическим факультетами. Директором был назначен профессор Николай Иванович Озерецкий.

— Когда началась война, я заканчивала второй курс 1-го Ленинградского медицинского института. Всю блокаду работала медсестрой в одном из госпиталей Ленинграда. В число эвакуированных студентов я попала благодаря своему декану. Мы с подружкой стояли и плакали около деканата — нам не давали эвакоудостоверение. Декан увидел нас, пожалел двух истощенных девчонок и приказал выдать нам документы.

В Красноярске мы боялись выходить из поезда — все были в легких платьях и туфельках, а на улице прохладно. Нас расселили по квартирам в семьи красноярцев. Встретили нас очень хорошо, плату за квартиру не брали.

Неумолимо приближалась зима, а теплых вещей у нас не было. Помню одного студента, который разгуливал по улицам Красноярска, укутавшись в одеяло. Ходили мы только пешком, сильно мерзли. И тогда всем студентам выдали ватные штаны и телогрейки. Мы были все, как инкубаторские, смешные. Зато было тепло. Занятия проходили и в фармацевтическом училище, и в госпиталях, и в городской больнице. А лекции где нам только ни читали — и в клубе НКВД, и в клубе железной дороги, и в госпиталях. Только через год, в 1943 году, институт получил здание на улице Маркса, 124. Только тогда все упорядочилось: в пятиэтажном здании института разместились все теоретические кафедры, а клинические — в краевой больнице.

На третьем курсе нас училось 70 человек, на 4-м курсе — 125, а на 5-м курсе — 55 человек. Первые два выпуска получили документы Ленинградского мединститута, а наш выпуск 1945 года, по сути, был первым выпуском Красноярского медицинского института.

Годы учебы запомнились постоянным поиском пропитания. Голодно было. Почти все студенты работали, но при этом упорно учились, сдавали экзамены и благополучно закончили институт. Весной при распределении большинство из нас подали заявления, чтобы нас отправили на фронт. Но война уже заканчивалась. А поскольку после снятия блокады часть преподавателей вернулась в Ленинград, поступило распоряжение укомплектовать педагогический коллектив Красноярского медицинского института из своих выпускников. Мне предложили преподавать на кафедре фармакологии. Я согласилась. Так всю жизнь и работала на этой кафедре. Из нашего выпуска часть стали преподавателями, а остальные разъехались по краю. Многие подались на север, где совсем не хватало врачей.

— Весной 1945 года я с отличием закончила медучилище в Абакане и поступила в Красноярский мединститут. Конкурс был небольшой, но мы все очень гордились тем, что стали студентами. Учиться было трудно. Общежития в институте не было, иногородние студенты жили на квартирах. Зимой ходили пешком через Енисей, летом был понтонный мост, а в межсезонье ездили на электричке по железнодорожному мосту. Чтобы не опоздать к началу занятий, я вставала в пять утра.

Время то было голодное. Выдавали нам хлебные карточки, а старшекурсникам иногда перепадала сгущенка, которые нам говорили: «Вот подрастете, и вам достанется». В «анатомку» (так мы называли морфологический корпус), которая была в здании на улице Урицкого, мы бежали обычно через площадь Революции. Там в те годы был рынок, где продавали знаменитые у студенчества лепешки с сахарином. Мы могли себе позволить это лакомство только в день стипендии.

С преподавателями нам повезло. Занятия по хирургии, например, вел знаменитый хирург Георгий Ефимович Ирхо, а лекции читал профессор Константин Михайлович Маркуза, который мучил нас вопросом: «Почему?». Студенты прозвали его профессором «Почемуза», но с удовольствием каждый Новый год вместе с профессором поднимали тост за великий вопрос. А из терапевтов запомнился доцент Николай Архипович Кузнецов. Мы с подружкой часто с ним спорили, доказывая, что хирургия более действенна. Он же, ранее работавший хирургом, всегда говорил, что настоящий врач проявляется именно как терапевт.

Выпуск у нас был чуть больше 200 человек, работать остались в основном в крае, причем большинство — педиатрами, их очень не хватало. Много было хирургов, часть студентов оставили в ординатуре, среди них была и я.

Когда через 20 лет мы все встретились, то с удовольствием вспоминали студенческие годы. Вспоминали наш знаменитый хор, который всегда занимал первое место среди вузов города. Вспоминали, как бегали на танцы, хоть и одеты были очень плохо. Парней на нашем курсе сначала было очень мало. Но на третьем курсе в институт пришли демобилизованные ребята после фронта. Тогда заметно оживилось наше «девичье царство». Семейная пара на нашем курсе была только одна. В основном наши девочки замуж выходили уже после окончания института за фронтовиков, многие из которых вскоре после войны погибли, поскольку вернулись с тяжелыми ранениями. Поэтому через 20 лет в основном собрались вдовы, многие — с трудными судьбами. Но о студенческой поре вспоминалось только хорошее, потому что это наша молодость.

В 1995 году мединституту присвоен статус медицинской академии. Сегодня КрасГМА — один из крупнейших вузов России. На пяти факультетах в нем обучаются около 3,5 тысяч студентов. Нынешние выпускники. Какие они? Слово ординатору кафедры пропедевтики внутренних болезней Анастасии Ивановне Степановой, закончившей Красноярскую медицинскую академию в 2001 году:

— Море слез и километры истрепанных нервов — вот во что обходится поступление в медицинскую академию. Жизнедеятельность голосеменных, эволюция приматов, мхи и лишайники еще вертятся в голове, а ты уже стоишь возле списков поступивших и десятый раз перечитываешь свою фамилию. Больше всего в этот торжественный момент хочется выбежать на улицу и завопить: «Люди! Я поступила! Честное слово!».

Первокурсников, имеющих золотые и серебряные медали, сейчас объединяют в отдельные группы. В 1995 году таких групп было четыре. Я попала во вторую. Половина из нас возвращалась с занятий под крылышко родителей, к горячему ужину. Другая половина питалась свободой и китайской лапшей, радуя близких своим появлением несколько раз в год. И то, и другое имеет свои неоспоримые преимущества. Правда, частенько в день зачета оказывалось, что все мы приезжие, и билеты у нас прямо на сейчас, и деньги кончились, и если нам сегодня не поставят зачет, то все мы неминуемо умрем голодной смертью на вокзале, с табличкой в обмороженных руках: «Люди добрые! Мы сами не местные…». Учитывая, что основную массу таких групп, как наша, составляют девушки, к тому же, явно что-то знающие, преподаватель обычно сдавался и с легким вздохом, дескать, черт с вами — подписывал «зачетки».

Но, если серьезно, к учебе мы и впрямь подходили ответственно. Довольно скоро все нашли себе дополнительные занятия: кто-то дежурил в больнице, кто-то подрабатывал на «скорой», а кто-то занимался в студенческом научном обществе. Словом, тот факт, что, уходя из дома в шесть часов утра, я возвращалась в девять часов вечера, не являлся чем-то из ряда вон выходящим. И подготовка к занятию в жестких условиях переполненного автобуса тоже была вполне обычным явлением.

В результате до выпускных экзаменов группа дошла практически в полном составе (одиннадцать из двенадцати поступивших), и мы все без исключения получили красные дипломы. Окулист, гинеколог, психиатр, три хирурга, пять терапевтов.

Вот такие они, нынешние. Группа, сдавшая выпускной экзамен на одни пятерки разным преподавателям — такое бывало. Но чтобы вся группа получила красные дипломы… Неплохая смена.